Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe
Микки не знал, что в то время как Китай демонстрирует признаки пробуждения от долгого кошмара своей истории, история вот-вот настигнет западных людей на Дальнем Востоке.
* То же самое было верно и для коммунистов, которые в начале сороковых годов тайно выращивали мак на северо-западе и называли опиум "мылом" или "специальным продуктом".
Часть 6.
"Много лет назад от загадочного Китая оторвалось пятнышко и превратилось в Шанхай. Искаженное зеркало проблем, с которыми сталкивается современный мир, он превратился в убежище для людей, желающих жить между строк законов и обычаев, - современную Вавилонскую башню".
- Титульная карточка из фильма Йозефа фон Штернберга "Шанхайский жест", 1941 год.
20: Шанхай, 1 августа 1941 года
Сэр Виктор знал, что Люсьен Овадия прав: пришло время покинуть Шанхай. Его кузен всегда гордился тем, что был голосом разума. Когда он вспоминал об этом, осторожность Овадьи почти всегда была оправдана. Это может быть чертовски раздражающим.
Весь день он провел в пентхаусе отеля Cathay, терзаемый видениями из прошлого и одновременно пытаясь представить себе правдоподобное будущее династии Сассунов. В этот день под куполом здания Гонконгского и Шанхайского банка проходил прием Ассоциации Королевских ВВС, который и привел его в этот голубой кабинет. Чтобы поблагодарить его за годы службы, ребята подарили ему кружку с надписью. После всех этих презрений это было настоящим оправданием: прошло много лет, но Шанхай принял его. Теперь же казалось, что ему придется оставить все, что он построил. Стоя на трибуне и произнося речь, он чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
Он знал с точностью до минуты, когда блеск Шанхая начал угасать: это было днем 1937 года, когда бомба, взорванная на Нанкинской дороге, остановила часы Cathay на 4:27. С тех пор каждый час, казалось, приносил новый знак того, что звезда города заходит. Всего через год после того, как он открыл "У Чиро", заведение попало в руки китайских гангстеров, которые превратили его в кабаре для танцовщиц-таксисток. Вскоре после этого в вестибюле "Cathay" произошла перестрелка: про-японский чиновник, которого китайцы считали предателем, был ранен в плечо и рухнул на пол среди штабелей сундуков. Свидетелями этого происшествия стали Ишервуд и Оден - именно та реклама, которая была не нужна отелю.
Как ни странно, его риэлтерские фирмы получали небывалые прибыли. Благодаря наплыву беженцев из Германии и Австрии город теперь был населен как никогда. В течение первых двух лет он с радостью ожидали, что Хункеу превратится в маленькую Вену, наполненную кафе и сапожными лавками. Но Хункев был также японской территорией, и новые военные правители Шанхая, очевидно, предвидели полезную роль для еврейской расы, которую они считали соотечественниками Востока и членами "Азиатской сферы совместного процветания".
С весны 1939 года сэр Виктор встречался с капитаном флота по имени Корешиге Инудзука, которому было поручено заниматься еврейскими делами в Шанхае. Японцы благосклонно относились к еврейской иммиграции, что, учитывая репутацию фашистов в Европе, было несколько удивительно. Инудзука, похоже, мечтал о создании анклавов на азиатском материке, где хваленая экономическая доблесть евреев способствовала бы экономическому развитию. (По словам старых жителей Шанхайланда, их высокое мнение о финансовых способностях расы сложилось еще во время русско-японской войны, когда еврейский финансист Якоб Шифф помог им найти поддержку для закупки оружия в банках Нью-Йорка). Когда к нему обратился комитет с предложением создать англо-японский имущественный комбинат для защиты иностранной недвижимости, сэр Виктор и Эллис Хаим несколько месяцев вытягивали их обещаниями сотрудничества. Когда его наконец поставили перед фактом, сэр Виктор предложил им несколько кишащих клопами домов. Капитан Инузука воспринял это как тяжкое оскорбление.
На званом ужине в отеле Cathay один из его младших сотрудников наклонился к нему и спросил: "Почему именно вы настроены так антияпонски?"
Закурив свежую сигару, он ответил, медленно и очень обдуманно: "Я вовсе не антияпонец. Я просто сторонник Сассуна и очень пробританский".
Он знал, что подобные антагонистические высказывания вызывают недовольство его соотечественников-евреев. Находясь в Нью-Йорке летом 1939 года, он высказал газетчикам мнение, что Япония слишком переусердствовала с вторжением в Китай и ее экономика неизбежно рухнет. Представители 6-тысячной Еврейской общинной ассоциации ашкенази немедленно выступили с заявлением, в котором дистанцировались от сэра Виктора и выразили благодарность японскому правительству за его "гуманное и беспристрастное отношение". Вернувшись в Шанхай в сентябре того года, Эллис Хаим и Мишель Шпельман не преминул сказать ему, в какое культовое положение он ставит еврейскую общину каждый раз, когда публично поносит японцев.
С тех пор беженцы, конечно, перестали прибывать. За месяц до вторжения Гитлера в Польшу муниципальный совет проголосовал за закрытие Международного поселения и Французской концессии для дальнейшей иммиграции из Европы. Всего за двенадцать дней до начала Второй мировой войны японцы последовали этому примеру, прекратив иммиграцию в Хункев. Это был первый случай, когда Шанхай ограничил иммиграцию с момента своего основания в качестве договорного порта. Свидетельства переполненных шикумен и напряженных до предела санитарных служб привели Комитет помощи европейским еврейским беженцам к выводу, что для защиты здоровья и безопасности тех, кто уже находится в Шанхае, двери придется закрыть. Закрытие "порта последней инстанции" для евреев не было легким решением.
Что-то внутри сэра Виктора уже отказалось от Шанхая. После японского вторжения он медленно переносил свой капитал в Нью-Йорк. В 1938 году он преодолел 6 000 миль на борту Pan American Clippers и Douglas DC-3, изучая возможности производства одежды из новых синтетических волокон, таких как полиэстер, в странах Карибского бассейна и Южной Америки. (Всем, кроме самых близких деловых партнеров, было неизвестно, что сэр Виктор приобрел десять тысяч квадратных миль земли в Амазонии, которая, как он надеялся, станет колонией для беженцев из нацистской Германии. Бразильское правительство, однако, было готово принять только обученных колонистов). Именно во время этой поездки он открыл для себя Багамы, которые предлагали почти столько же налоговых льгот, сколько и Шанхай. В Нассау он основал две компании, одна из которых занималась его гоночными делами.
Смерть Нанки - старый руэ оставил распоряжение похоронить его в шкатулке из золота и хрусталя - похоже, еще больше подтолкнула сэра Виктора к провоцированию своих врагов. По мере того как японцы затягивали петлю, его критика фашистских бесчинств становилась все более категоричной. Из Берлина Герман Геринг осудил его в нацистском эфире как "озорного голливудского плейбоя".
Правда, он все больше времени проводил в Лос-Анджелесе. Когда он был здесь в феврале 1940 года, обозревательница сплетен Хедда Хоппер оповестила своих читателей о присутствии "одного
